ПУБЛИКАЦИИ В СМИ

Пресс-конференция, посвященная презентации Национального доклада Российской Федерации к 35-летию аварии на Чернобыльской АЭС

Полная стенограмма пресс-конференции в ТАСС, состоявшейся 26 апреля 2021 г.

ведущий — Ю. Кукин

Ю. Кукин (ТАСС) — Добрый день, коллеги, добрый день, дорогие друзья! Я приветствую всех, кто в эти минуты подключается к онлайн-трансляции информационного агентства России ТАСС. Мы начинаем нашу пресс-конференцию, которая сегодня посвящена дню памяти жертв радиационных аварий, посвящена событию, которое произошло 35 лет назад, 26 апреля — катастрофе на Чернобыльской атомной электростанции, в результате которой был полностью разрушен реактор четвертого энергоблока. Сегодня на нашей площадке мы представим Российский национальный доклад «35 лет чернобыльской аварии: итоги и перспективы преодоления ее последствий в России». Представят его главные эксперты, главные люди, которые участвовали в ликвидации последствий аварии и знают всё о том, как она произошла, что сегодня происходит в Чернобыле и какие последствия этой аварии наблюдаются в России и во всём мире.
Я их с удовольствие представлю. У нас в гостях — создатель и научный руководитель Института проблем безопасного развития атомной энергетики Российской академии наук Леонид Большов, заместитель директора ИБРАЭ РАН по информационно-аналитической поддержке комплексных проблем ядерной и радиационной безопасности Игорь Линге и заведующая лабораторией № 23 коммуникации при оценке рисков ИБРАЭ РАН Елена Мелихова. Леонид Александрович, Игорь Иннокентьевич, Елена Михайловна, здравствуйте! Спасибо, что вы пришли к нам, мы рады приветствовать Вас на нашей площадке!
Леонид Александрович, передаю Вам слово. Расскажите, пожалуйста, что это за доклад и каковы последствия аварии спустя 35 лет.

Л. А. Большов — Спасибо, Юрий! Сегодня ИБРАЭ РАН представляет Российский национальный доклад, подготовленный к 35-й годовщине аварии на Чернобыльской АЭС. 35 лет по человеческим меркам — это долго, а по историческим — всего лишь один миг. Процесс формирования национальной памяти о Чернобыле всё ещё продолжается. Важно, чтобы этот процесс опирался на знания, научные аргументы, а не только на эмоциональные отклики людей на действия государства, к сожалению, не всегда адекватные.

Кто мы такие и почему мы здесь находимся?

Спустя два года после аварии на Чернобыльской атомной станции Распоряжением Совета Министров СССР в целях расширения и углубления фундаментальных исследований, создающих основу для обеспечения безопасности атомной энергетики, был создан наш Институт. Основная идея создания такого Института именно вне атомной отрасли, в Академии наук, была обусловлена желанием руководства страны иметь независимую и компетентную экспертизу безопасности атомных объектов. Я сам по образованию физик-теоретик, и до 1 мая 1986 года никакого отношения к атомной энергетике не имел, пока в первых числах мая не меня подключили к работам по ликвидации последствий аварии и предотвращению самых страшных сценариев. Нам, вашему покорному слуге и Игорю Иннокентьевичу Линге, довелось поработать непосредственно в Чернобыле. Мы прибыли туда в начале июля 1986 года и, работая вахтовым методом, находились там до тех пор, пока «саркофаг» не поднялся над 4-м блоком. Решая в составе комплексной научной группы задачи по научно-технической поддержке мер по ликвидации аварии, мы понимали, что в обеспечении безопасности атомной энергетики существует немало «белых пятен». И именно это понимание затем легло в основу определения направлений деятельности нашего Института.

Полный текст Доклада размещен на сайте ИБРАЭ РАН. Авторский коллектив представлен четырнадцатью организациями, сорока четырьмя авторами. Доклад состоит из шести основных разделов. В нём традиционно рассмотрен весь комплекс последствий аварии, но в этом году впервые обсуждаются и уроки аварии для атомной отрасли и для общества в целом. Коротко расскажу об основных выводах.

В начале деятельности ИБРАЭ РАН нам было поручено создать интегрированную базу данных по всему спектру последствий чернобыльской аварии и вести системно-информационную и аналитическую поддержку государственных программ по преодолению последствий Чернобыля. В эту работу входила, в том числе, подготовка национальных докладов по проблемам преодоления последствий аварии в Российской Федерации. Эти документы представлялись официальными делегациями на самых крупных научных симпозиумах, проводившихся по инициативе заинтересованных организаций ООН, включая МАГАТЭ. Нынешний Российский национальный доклад — уже шестой по счёту, предыдущие выпускались с 1996 года с периодичностью в 5 лет.

Пожалуй, самый большой раздел настоящего доклада  посвящен влиянию аварийного облучения на людей. Первые группы — это ранние ликвидаторы, пожарные и члены персонала, находившиеся поблизости от разрушенного реактора. В общей сложности, таких было порядка шестисот человек. У большинства из них были выявлены в той или иной степени признаки острого радиационного поражения, которые требовали медицинской помощи. 273 человек из них с предварительным диагнозом «острая лучевая болезнь» были направлены вертолетами в специализированные клиники Москвы и Киева. После верификации диагноз «острая лучевая болезнь» был подтвержден у 134 человек. 28 человек с очень высокими дозами врачам спасти не удалось. Остальные 106 человек, вылеченных нашими замечательными врачами, выздоровели и находятся под пожизненным наблюдением. Помимо чисто возрастных проблем, у некоторых из них имеются заболевания, которые можно было бы отнести к отдалённым последствиям облучения. Спустя 30 лет, прошедших с момента аварии, более 80-ти человек из тех, кто перенес ОЛБ, живы; умерли 26 человек, что более или менее соответствует медицинской статистике в России для соответствующей поло-возрастной группы. Жители пострадавших территорий, а всего под наблюдением находится 375 тыс. человек, наблюдаются и контролируются в Российском национальном медицинском регистре, регулярно проходят обследования, и про их здоровье всё известно. Случаи рака щитовидной железы у лиц, являвшихся детьми на момент аварии до 18 лет, составляют от 7 до 50% из 1838 случаев рака щитовидной железы. Они могут быть связаны с облучением. Такой разброс значений — от 7 до 50% — вообще характерен для исследования последствий чернобыльской аварии, поскольку дозиметрия тогда была весьма и весьма слабая. Мы до сих пор точно не знаем дозы, полученные населением, да, впрочем, и ликвидаторами, когда говорим про статистику. Здесь остаётся масса вопросов: дозиметров на всех не хватало, у населения дозиметров вовсе не было. Поэтому производилось восстановление доз по месту жительства. Плюс следует учесть длительный психологический стресс и тревожность.

Подчёркиваю, что иных последствий ни для ликвидаторов, ни для жителей загрязнённых территорий не установлено. И этот ответ подтверждён на международном уровне. Проводился ряд экспедиций, организованных МАГАТЭ и иными международными организациями, которые пытались убедить наше руководство, что сколько-нибудь серьезных медицинских последствий, ожидать не стоит, и поэтому желательно не «переусердствовать» с контрмерами. К сожалению, эти рекомендации зачастую не были приняты.

Как мы видим, медицинские последствия чернобыльской аварии достаточно ограничены. Вместе с тем огромный масштаб гуманитарных последствий превратил эту аварию из техногенных аварий средней тяжести в катастрофу. В том числе, и «благодаря» ошибочным управленческим решениям. Здесь я имею в виду, что авария нарушила нормальную жизнь на обширных территориях, потребовала героических усилий по преодолению её последствий, оставила глубокий след в жизни ликвидаторов, их семей и потомков, вызвала долговременные опасения за здоровье у миллионов людей, породила страх перед радиационными авариями, повлекла за собой глубокое недоверие общества к атомной энергетике.

На представленном изображении — вид «саркофага» в то время, когда мы покинули Чернобыль. Хочу сказать, что строительство этого сооружения было истинным подвигом. Оно проводилось в очень сложных, совершенно нечеловеческих радиационных условиях. Достаточно сказать, что в первые 2 месяца к разрушенному зданию 4-го энергоблока нельзя было подойти даже на секунду, и ликвидация последствий аварии состояла в том, что издалека лили бетон, чтобы уменьшить радиационное загрязнение на поверхности блока, уменьшить мощность дозы, чтобы можно было хотя бы подойти и начать работать. Вот так строился «саркофаг», но его сооружение позволило остановить выброс радиоактивности с 4-го блока.

Если говорить о срочных корректирующих мерах в атомной отрасли, в первые пять лет была проведена ревизия всех реакторов (и РБМК, и ВВЭР-1000), внесены изменения в конструкции, режимы эксплуатации, ускоренными методами стали развиваться методы анализа биологической опасности в условиях аварий. До Чернобыля у нас считалось, что тяжёлых аварий просто не может быть, поэтому незачем их изучать. После Чернобыля началась реализация больших научно-исследовательских программ, началось взаимодействие с иностранными специалистами атомной отрасли и участие в международных программах. Эти срочные меры завершились в 1993—1994 гг. проведением Международной экспертизы с углублённым анализом безопасности 1-го энергоблока Курской АЭС. Это реактор первого, самого старшего поколения РБМК («чернобыльского» типа). Я имел честь возглавлять экспертную группу от России. В течение почти года мы изучали, исследовали, задавали вопросы, получали на них ответы, проверяли эти ответы. И в результате пришли к единому мнению, что безопасность 1-го блока Курской АЭС соответствует безопасности западных энергоблоков того же поколения, что позволило продолжить эксплуатацию энергоустановок данного типа вплоть до сегодняшнего дня, хотя наиболее старые из них уже начали выводиться из эксплуатации.

Новые концепции безопасности — это очень важно! Принципы управления начинаются с культуры безопасности. Если до чернобыльской аварии это понятие воспринималось как нечто «империалистическое», то ныне оно внедрено во все этапы деятельности, связанной с использованием атомной энергии и является концептуальной основой как при проектировании объектов, так и при их конструировании, эксплуатации и выводе из эксплуатации. Смысл здесь в том, что если на любом уровне, при решении любых задач возникает выбор, конкуренция между вопросами безопасности и, например, финансовыми или временными затратами, то абсолютный приоритет имеет безопасность. Если оператор остановил реактор, поскольку показания приборов указывали на возможность аварии, даже если впоследствии это оказалось не соответствующим действительности, его никто не осудит и премии не лишит. Все нормально, он полностью правомочен и даже обязан это сделать.

Глубоко эшелонированная защита в атомной энергетике — это многочисленные барьеры безопасности на всех элементах конструкции АЭС, это контроль и управление авариями, смягчение их последствий, это базовые технические принципы, использующие только апробированные решения. Ростехнадзор допускает проекты к реализации только в том случае, если доказана их безопасность при любом сценарии развития аварии, для любой конструкции, если проведено полное моделирование, есть в наличии результаты экспериментов, выполнены оценка и проверка безопасности. На каждой атомной станции сегодня имеются полномасштабные тренажёры, и треть рабочего времени операторы энергоблоков проводят на таких тренажёрах. Это очень важно для поддержания высокого уровня безопасности.

Теперь об уроках для общества. Они, конечно, наиболее сложны. Мы видели ограниченные медицинские последствия аварии на ЧАЭС. При аварии на АЭС «Фукусима» медицинских радиационных последствий не было вовсе. То есть, уроки Чернобыля были приняты во внимание специалистами атомной отрасли, и сегодня достигнут очень высокий уровень безопасности. В то же время, наблюдается большой разрыв между общественным восприятием тяжести медицинских последствий и фактическими данными. Боязнь радиации до сих пор присутствует в обществе, и самый главный урок пока не извлечён — в обществе всё ещё не сформировано понимание того, насколько дорого всем нам обходится принятие системных решений без объективной оценки всех факторов, например, без сравнения радиационных рисков с рисками иной природы. Мы сами силами ИБРАЭ проводили подобные исследования в очень загрязнённых регионах и городах и, как правило, химические риски повсюду на 2–3 порядка превышают радиационные. Но в обществе страх перед радиационными рисками до сих пор превалирует. 

Ю. Кукин — Спасибо большое за доклад. Вы в нём сказали про безусловный приоритет безопасности. Я думаю, что это может быть своего рода «мостик» к следующему выступлению о защитных мерах. Игорь Иннокентьевич, расскажите, пожалуйста, подробнее о технологиях радиологической защиты. 

И. И. Линге — С точки зрения техногенной, Чернобыльскую катастрофу можно называть крупнейшей и т.д., в зависимости от различных критериев оценки, но если говорить о числе жертв, как непосредственно в результате аварии, так и от её отдалённых последствий, то даже речи быть не может не только о «крупнейшей» аварии, но даже и о крупной. А вот по загрязнению территории ситуация была действительно серьёзной, в Европе было загрязнено более 200 тыс. км², буквально все европейские страны в той или иной мере подверглись радиоактивному загрязнению. На представленной в презентации карте приведены изолинии активности 1 Ки/км², которая в России, Украине и Белоруссии считается нижней границей активности, требующей применения каких-то защитных мер. Во всех этих странах такие защитные меры были реализованы в различные сроки, в большинстве случаев это продолжалось полтора-два месяца и касалось, в основном, радиоактивного йода. В остальных случаях все защитные мероприятия сворачивались, поскольку производилась их оценка по критериям затрат и выгоды, это один из основных принципов радиологической защиты, который в житейском плане абсолютно понятен — если мы на что-то тратим, мы должны оценивать, каковы будут все совокупные затраты и какую выгоду мы получим. 

Если посмотреть на представленную таблицу с перечнем защитных мер, то мы видим, что необходимых и реализованных мер достаточно много. В различных странах в течение десятилетий после катастрофы продолжались и продолжаются дискуссии о том, всё ли необходимое было сделано. Одна из наиболее ярких в этом плане страниц истории связана с Францией, которая на момент чернобыльской аварии имела наиболее мощную и современную атомную энергетику с развитой инфраструктурой, с грамотно организованной системой санитарного контроля и т.д. Критика со стороны французских санитарных служб продолжалась на протяжении двух десятилетий после аварии. У нас ситуация с информированием в области санитарных последствий аварии, а это одна из ключевых и самых эффективных с точки зрения затрат защитных мер, стала проясняться только в конце 1980-х — начале 1990-х годов. До этого, ни первые дни, ни в первые месяцы, ни в первый год после аварии у нас практически ничего в этом плане не делалось, и только к концу 1980-х годов начали раскрываться данные по радиоактивному загрязнению.

Остановлюсь еще на нескольких позициях представленной таблицы.

Йодная профилактика — простая мера, которая состоит в приеме препаратов, содержащих йод, в результате чего уменьшается уровень поглощения радиоактивного йода из окружающей среды щитовидной железой человека, — была проведена только в районе Чернобыля. На территории России она была проведена с громадным опозданием, когда её эффективность уже существенно снизилась.

Дезактивация населённых пунктов. В представленной таблице сначала идут зелёные метки (необходимые и реализованные меры), а затем появляются коричневые (излишние меры), Что это означает? Меры по дезактивации реально нужно было проводить в начальный период, когда разворачивались работы в чернобыльской зоне, но ставить и пытаться решить задачу по дезактивации территории в 30-километровой зоне уже к осени 1986 года — это было ошибочное решение, которое потребовало привлечения десятков тысяч ликвидаторов, и в конце концов с этой задачей не справились.

Ограничения на потребление местных продуктов питания. Сигнал об этом не был подан ни в последних числах апреля, ни в первых числах мая, в том числе и на территориях Российской Федерации. Напомню, что жизнь тогда была достаточно сложная в том, что касалось обеспечения продовольствием. В мае начался выпас скота, детям давали свежее молоко, которое содержало достаточно большие концентрации радиойода. Лишь в конце 1980-х годов ограничительные меры стали осуществляться в полном, и даже избыточном объёме, и уже в документах международного Чернобыльского проекта по оценке защитных мероприятий, в который входили более 200 экспертов мирового класса, отмечалась чрезмерность введённых ограничений на потребление продуктов, то есть, вреда для здоровья людей от этого было больше, чем пользы.

Водоохранные меры. Существовали большие опасения, что будут загрязнены Днепр и Чёрное море, поэтому делалось очень много для того, чтобы предупредить такой сценарий, но позже выяснилось, что многое не совсем правильно было сделано, и это привело к большому количеству косвенных негативных последствий, например, к подтоплению земель и т.п.; а какого-либо значимого эффекта эти меры не принесли.

Эвакуация и переселение населения. В первый месяц после аварии всё было реализовано блестяще —организована эвакуация населения из г. Припять и 30-километровой зоны, отселены несколько населённых пунктов в России. Но постановка вопроса о переселении в 1989, 1990, даже в 1991 годах (а такие задачи ставились) являлась абсолютно несостоятельной, поскольку большая часть дозы населением уже была получена.

Что касается защитных мер в области сельского и лесного хозяйства — такие меры всегда были необходимы и реализовывались, но система этих защитных мер потребовала длительной настройки. Например, в сфере сельскохозяйственного производства требовалось решать колоссальные по масштабу задачи, связанные с эвакуацией скота, переработкой загрязнённого мяса, и это в стране, в которой тогда не хватало всего. В сфере лесного хозяйства много работ было из-за аварии прекращено. Между тем для леса существуют, по сути, две опасности — пожары и вредители. Поэтому когда обычная лесохозяйственная  прекращается, то это чревато либо первым, либо вторым.

Таким образом, мы видим довольно пёструю картину оценки эффективности реализованных защитных мер.

Хочу сказать еще несколько слов о том, что к настоящему времени проблема в значительной степени «схлопнулась». Например, по данным, которые представили для Национального доклада специалисты в области сельского и лесного хозяйства, с 1987 года по настоящее время в Брянской области РФ площадь выведенных из хозяйственного использования земель, уровень радиоактивного загрязнения которых превышает 40 Ки/км², сократилась в 10 раз. Это произошло как за счёт радиоактивного распада, так и за счёт собственно сельхоздеятельности. Здесь есть простой рецепт — чем выше культура земледелия, чем оно интенсивнее, тем ниже оказываются радиологические последствия загрязнения. В 1996 году, когда мы с Леонидом Александровичем представляли в Вене первый Российский национальный доклад, то на фоне достаточно «тяжёлых» докладов украинских и белорусских коллег выделялся блестящий доклад австрийского специалиста, в котором приводились достаточно высокие уровни загрязнения, но указывалось, что в течение 3—5 лет проблема может быть решена за счёт большего использования удобрений, повышения коэффициента перехода радионуклидов из почвы в сельхозпродукцию и т.д.

Что касается лесов, то сегодня ещё остаются участки с загрязнением выше 40 Ки/км². Ведь лес — это очень консервативная система, своего рода «радиологический заповедник», в котором всё происходит очень медленно, и радиационная обстановка там очень стабильная. Но на сегодняшний день система защиты лесов более-менее налажена, в том числе система контроля пожароопасности.

Первый серьёзный скрининг всего комплекса защитных мер был осуществлён в 1990 году, когда началось подведение первых итогов международного Чернобыльского проекта. Следующий шаг был сделан в 2000 году, когда была опубликована крупная монография под общей редакцией Виктора Афанасьевича Губанова и Леонида Андреевича Ильина, переведённая затем на английский и японский языки. В последующие годы проводились уточнения и детализация накопленного опыта, соответствующие публикации в последние годы были неоднократно, в том числе, в 2016 году вышла монография под редакцией Геннадия Григорьевича Онищенко, а в 2018 году — посвящённая аграрным и лесохозяйственным аспектам монография под редакцией Натальи Ивановны Санжаровой. 

Ю. Кукин — Игорь Иннокентьевич, спасибо большое. Я вижу, у Леонида Александровича есть дополнение. 

Л. А. Большов — Я хочу в поддержку того, что сказал Игорь Иннокентьевич об избыточных контрмерах, консерватизме и т.д., привести одну цифру: у нас до сих пор с послечернобыльских времён и вплоть до настоящего времени разрешённый уровень радиактивного цезия в молоке — 100 Бк/л. В «дикой» Норвегии разрешённый уровень — 370 Бк/л, то есть почти в 4 раза больше. 

Ю. Кукин — Спасибо большое, Леонид Александрович. Информированность — это один из основных пунктов. В связи с этим, Елена Михайловна, прошу Вас рассказать, как реальные риски соотносятся с их восприятием обществом, и почему мифов о последствиях Чернобыля гораздо больше, чем реально существующих опасностей. 

Е. М. Мелихова — Этому есть объективные причины, связанные с особенностями того, как общество воспринимает радиационные и, в частности, чернобыльские риски. Немного расскажу о тех проблемах, которые проистекают из этого особого восприятия. Начну с того, что Леонид Александрович и Игорь Иннокентьевич уже говорили — практически все медицинские последствия Чернобыля за исключением 134 случаев острой лучевой болезни связаны с рисками развития онкологических заболеваний. Радиогенные раки, связанные с облучением, ничем не отличаются от раков другого генезиса, и определить, по какой причине возник рак у того или иного конкретного человека, чаще всего просто невозможно. Однако канцерогенный эффект облучения можно выявить для большой группы облучённых людей. Для этого используются три основных метода, у каждого из которых есть своя область применения, свои достоинства и ограничения. Важно, что корректная оценка получаемых по этим методам результатов должна проводиться на основе глубоких профессиональных знаний.

Например, метод экспертных оценок — очень простой, основанный на линейной модели риска, и для того, чтобы спрогнозировать ожидаемое число раков для большой группы облучённых людей, нужно известный коэффициент риска умножить на коллективную дозу. Казалось бы, всё очень просто. Но есть нюансы, и если их не знать, то можно получить совершенно ошеломляющие цифры. Приведу один пример. Через несколько месяцев после Чернобыля советские специалисты дали прогноз отдалённых последствий облучения, в частности, количества ожидаемых радиогенных раков для европейской части России, где на тот момент проживало примерно 60 млн человек. Речь шла о нескольких тысячах дополнительных случаев рака в течение 70 лет жизни. Выявить такое количество случаев на фоне спонтанной статистики и тех случайных флуктуаций, которые происходят ежегодно, фактически невозможно. Отсюда был сделан вывод, что отдалённые последствия для населения и подавляющего большинства ликвидаторов будут незначимыми. Можно что-то выявлять в отдельных группах, но в целом на этих последствиях не стоит акцентировать внимание. В то же время за пределами профессионального сообщества радиологов достаточно титулованные учёные, например, академик Алексей Яблоков и его соратники, пользуясь ранее упомянутой простой формулой, насчитали только за первые 20 лет после аварии для самых загрязнённых территорий порядка 1 миллиона дополнительных «чернобыльских» раков.

Наличие столь разных оценок, выдаваемых учёными, приводит, естественно, к тому, что общественность воспринимает с недоверием эти оценки и саму науку, которая не может точно ничего сказать. На всякий случай, люди относятся с осторожностью ко всему, что связано с радиацией. Эта предосторожность как раз и была основной причиной того, что чернобыльская техногенная авария средней тяжести стала восприниматься обществом как катастрофа, причём почти планетарного масштаба. Механизм такой трансформации в общественном сознании в целом понятен: нежелание людей подвергаться какому-либо дополнительному, пусть даже самому малому радиационному риску привело к тому, что защитные меры, как уже говорил Игорь Иннокентьевич, затронули сотни тысяч и даже миллионы людей, нарушили привычный уклад их жизни, причём на многие, многие годы. В качестве иллюстрации к этому тезису на презентации приведены два графика. На первом из них видно, как почти по экспоненте снижались дозы внутреннего облучения населения на загрязнённых территориях Российской Федерации в первые 5 лет после аварии. Доза снижается, в то же время столь же быстро растёт и численность населения, вовлечённого в защитные меры. Как показано на втором графике, начиная с 1988 года, идёт возрастание практически по экспоненте. Именно в 1988 году принималось решение о том, какими критериями следует руководствоваться при переселении людей или оставлении их на прежнем месте, то есть, выбирались критерии безопасного проживания на территориях с остаточным радиационным загрязнением. И вот что в результате получилось.

К сожалению, отношение общества к радиационному риску практически не меняется с течением времени. Это подтверждают результаты всероссийского опроса, который проводил «Фонд общественного мнения» по заказу ИБРАЭ РАН в 2012 году, спустя 25 лет после аварии на ЧАЭС. Как следует из этого опроса, большинство россиян считают, что в результате радиационного воздействия после чернобыльской аварии погибли тысячи, десятки тысяч и даже миллионы человек. Отрыв от фактических данных колоссальный и составляет 2-3 порядка. По нашему мнению, этот гигантский разрыв между научным знанием и общественным мнением представляет собой достаточно серьёзную проблему, особенно для государства, которое последовательно развивает атомную энергетику. Во-первых, представление о смертельной опасности радиационных аварий — это, пожалуй, главная причина того, что люди с опаской относятся к идее строительства атомных станций вблизи мест своего проживания. Ещё одна проблема связана с тем, что сложившиеся представления о Чернобыле автоматически переносятся на любую другую аварию. Например, по поводу жертв аварии на японской АЭС «Фукусима» россияне в ходе опроса ответили примерно то же самое, что и о Чернобыле, хотя известно, что в Японии погибших от радиационного воздействия не было вообще. И ведь всё ещё было свежо в памяти, прошёл всего год после аварии в Фукусиме, тем не менее, распределение ответов было практически идентичным.

«Переформатировать» эти общепринятые представления достаточно сложно, и учёным одним с этой задачей не справиться. Здесь нужны системные подходы на уровне государства, включая модернизацию «чернобыльского» законодательства, повышение квалификации учителей, врачей, широкое информирование населения через СМИ и другие меры. Чтобы как-то в этой работе поучаствовать, нужно отдавать себе отчёт, что же лежит за научными знаниями о последствиях чернобыльской аварии. Во-первых, это 120 лет изучения действия радиации на человека. Никакой другой фактор не изучался такое количество лет, так тщательно, скрупулезно и на международном уровне. За это время наблюдению подверглись гигантские контингенты людей, которые были в самых разных ситуациях облучения. В системе организаций ООН существует специальная международная экспертная структура — Научный комитет по действию атомной радиации (НКДАР ООН). Эта организация занимается экспертизой всех научных данный, которые публикуются в мире по теме влияния радиации на здоровье человека в тех или иных условиях. Она была создана в конце 1950-х годов в связи с тем, что после начала массированных ядерных испытаний вопрос о влиянии малых доз радиации на человека приобрёл глобальную значимость. Экспертных организаций такого уровня в других областях науки практически нет.

Что касается общественных представлений, необходимо учесть, что они связаны с наукой в первую очередь через эмоциональную оценку результатов применения конкретных научных открытий. Например, в начале XX века Мария Склодовская-Кюри показала, что радий, который был открыт ею совместно с мужем, оказывает физиологическое действие на живые клетки и может использоваться для лечения разного рода заболеваний, в том числе и рака. С этого времени фармакологи и многие другие заинтересованные люди стали использовать радий как целебный ингредиент, повсеместно его добавляли. Такая эйфория в обществе, связанная с представлением о целебных свойствах радиации, продолжалась почти полвека. Но ядерные испытания поселили в людях страх и, соответственно, общественное мнение качнулось в прямо противоположную сторону.

Наконец, помимо эмоциональных факторов, существуют и вполне объективные когнитивные трудности в понимании отдалённых, то есть, вероятностных последствий радиации. Мы все в обыденной жизни стремимся описывать происходящие события и находить их причины. Статистика же и теория вероятности исходят из концепции случайных событий. Чтобы понимать, что же такое эти отдалённые, вероятностные, или, говоря языком специалистов, стохастические последствия, нужно, как минимум, изменить свою мировоззренческую парадигму, что достаточно сложно. Исходя из трудности понимания вероятностной природы отдалённых последствий облучения, мы, авторы Национального доклада, постарались медицинские последствия Чернобыля распределить на две группы. Первая группа включает те данные, по которым имеется научный консенсус на международном уровне. Вторая группа включает те последствия, по которым есть некие вопросы; они, скорее, научного свойства, и, в общем-то, не имеют отношения к практической медицине. Повторю ещё раз, что обо всём этом подробно можно прочитать в Национальном докладе, медицинские последствия описаны в его самом большом, 3-м разделе, а сам доклад доступен на сайте ИБРАЭ РАН. 

Ю. Кукин — Елена Михайловна, спасибо большое. Я напомню, что нас сейчас смотрят в онлайн журналисты, которые могут задавать вопросы на специально созданном для этого чате в WhatsApp. Вопросы уже приходят и давайте мы перейдём к ответам на них. Елена Михайловна, в продолжение того, о чём Вы уже сказали, вопрос от агентства REFНьюс — Почему об этой аварии так много мифов и ложных историй, которые не удаётся развеять и за 35 лет? Был ли востребован опыт ИБРАЭ по изучению аварии на ЧАЭС при ликвидации последствий аварии на японской АЭС Фукусима в 2011 году? 

Е. М. Мелихова — Почему мало что меняется в общественных представлениях, это вопрос довольно сложный, и простого ответа здесь нет. Дело не в каких-то иррациональных страхах и не в радиофобии, подобной той, что зародилась в первые годы, когда был открыт доступ к данным по радиационным последствиям чернобыльской аварии, и стали появляться совершенно фантастические публикации в СМИ о двухголовых телятах, врожденных аномалиях, уродствах и т.д., то есть, пошел такой информационный вал, который закрепил в устоявшееся мнение, будто Чернобыль произвёл необыкновенно сильное разрушающее воздействие на здоровье населения загрязненных территорий и всего человечества. Кроме отдельных учёных-энтузиастов, фактически никто не пытался этим домыслам противостоять. Общественное мнение сформировалось стихийно, и во многом благодаря тем действиям, которые предпринимало государство, иногда — избыточным действиям, примером чему служит закон, принятый в 1991 году (Закон СССР «О социальной защите граждан, пострадавших вследствие Чернобыльской катастрофы» — ред.). Он лишь подкрепил негативные ожидания, связанные с последствиями аварии. Зона действия защитных мер по этому закону была расширена на территорию, на которой проживали 7 млн человек, и люди решили — раз мы попали под защиту государства, значит с нами что-то не так… Сегодня требуются большие системные усилия, чтобы изменить общественные представления, но пока что этого нет, до сих пор эта работа остается уделом учёных-энтузиастов. 

И. И. Линге — На мой взгляд, корни ситуации, которая сегодня сложилась и у нас, в России, и на Украине, и в Белоруссии в том, что она очень тесно переплелась с политической составляющей. В канун распада СССР ажиотаж вокруг радиационных последствий Чернобыля был, что очевидно, следствием претензий на колоссальную финансовую помощь из бюджета Союза. Когда Союз развалился, этот ажиотаж привел к развитию различных популистских идей, которые до сих пор имеют место. В других странах существует система более строгих, прагматичных оценок. Что касается вопроса о том, был ли востребован опыт Чернобыля в случае Фукусимы — у нас в Институте уже в течение 20 с лишним лет работает кризисный центр, которые осуществляет научно-техническую поддержку ГК «Росатом», концерна «Росэнергоатом» и МЧС России. 11 марта 2011 года, в пятницу, этот кризисный центр приступил к работе, а в субботу Леонид Александрович Большов вместе с тогдашним руководителем «Росатома» Сергеем Владиленовичем Кириенко были у главы Правительства Российской Федерации с готовыми прогнозами и оценками развития ситуации на АЭС Фукусима, в том числе с таблицей, в которой было указано время предполагаемых взрывов на энергоблоках АЭС. Уже в понедельник эти прогнозы подтвердились, что убедило руководство страны в необходимости активно участвовать в процессе стабилизации ситуации на Дальнем Востоке. Убежденность руководства страны в обоснованности научных оценок — это самое главное, когда она есть, тогда все в порядке, если же её нет, то следствием будет нестабильность в политике и принятии решений. 

Ю. Кукин — Вопрос от газеты «Новый день» — Почему в России очень жёсткие нормативы по радиации, а в других странах они гораздо мягче, хотя основная территория загрязнения в результате аварии расположена не только и не столько в России? 

И. И. Линге — Такие наши нормативы также являются следствием чрезмерно осторожного подхода. Когда-то давно мне довелось услышать такую фразу: «…в лучших традициях советской гигиены, берем тройной коэффициент запаса». Так вот эти «традиции», возникшие тогда, когда нормирование существовало отдельно от экономики, живы до сих пор. На мой взгляд, нормирование и экономические критерии должны быть взаимосвязаны, тогда все будет работать должным образом. 

Ю. Кукин — Какие выводы человечеству следует сделать после Чернобыля и Фукусимы? 

Л. А. Большов — При ответе на этот вопрос следует учитывать два соображения.

Во-первых, Чернобыль и Фукусима продемонстрировали, что атомная энергетика — это достаточно безопасная по своим последствиям технология. Особенно это относится к Фукусиме: мощное землетрясение, ставшее причиной почти 20 тысяч смертей, 15-метровая волна цунами в районе АЭС, — и несмотря на такое аномальное внешнее воздействие атомная станция уцелела, все ее основные системы оказались в нормальном состоянии. К аварии же привело то, что не были вовремя исправлены недочеты в конструкции АЭС, хотя японцам «с разных сторон» говорили, что следует сделать, какую необходимо провести модернизацию. Но этому помешало отсутствие достаточной культуры безопасности. Руководство эксплуатирующей организации, оценив сроки, оставшиеся до конца проектного периода эксплуатации энергоблоков и объем средств, необходимых для их модернизации, попросту пожалело деньги, пожертвовав в итоге безопасностью АЭС. Расплатой за это стали очень серьезные последствия, в том числе в финансовом плане, намного большие, чем те суммы, которые надо было вложить в АЭС Фукусима, чтобы исключить возможность аварии. Тем не менее, с медицинской точки зрения последствия аварии оказались нулевыми, что говорит о безопасности применяемых в атомной энергетике технологий для здоровья людей.

Во-вторых, вследствие неумелой, иногда просто ошибочной политики ряда государств в обществе сформировалось неадекватное отношение к этой технологии. Поэтому урок, который надо извлечь из этих аварий, состоит в следующем: для того чтобы государство эффективно развивалось, нужно как можно более плотно работать с наукой, опираться на науку. В случае, если были допущены ошибки в формировании общественного мнения, для их исправления следует в полной мере использовать информационные, пропагандистские возможности государства, чтобы довести до общества научно обоснованную позицию. 

Ю. Кукин — Вопрос от интернет-издания «Накануне.ру» — В интервью агентству РИА «Новости» генерал-майор ФСБ в отставке Анатолий Ткачук сообщил, что КГБ всерьёз рассматривало версию о теракте как причине аварии на ЧАЭС. Просьба прокомментировать эту информацию, а также оценить усилия российских и зарубежных кинематографистов, снимающих сериалы и фильмы о Чернобыле. Насколько правдиво они описывают события? 

Л. А. Большов — При любом крупном, значимом событии вокруг него возникает множество самых фантастических версий. Например, после Чернобыля пришлось неоднократно объяснять, что авария не была связана с сейсмическими воздействиями. В августе 1986 года на посвященной ей конференции МАГАТЭ Советский Союз представил подробный доклад об основных причинах аварии и предпринятых мерах по ликвидации её последствий. Поскольку не все специалисты атомной отрасли согласились с указанными в докладе причинами, меня спустя пять лет пригласили возглавить группу ученых и экспертов из Курчатовского института, НИКИЭТ (разработчик «чернобыльского» типа реакторов), ВНИИАЭС (институт, сферой деятельности которого являются вопросы эксплуатации АЭС), Госатомнадзора и других организаций. В течение двух месяцев мы активно работали над достижением консенсуса в этом вопросе и в итоге пришли к следующей формулировке: «Операторы энергоблока, допустив серьёзные нарушения регламента, привели реактор в такое состояние, в котором проявились недостатки научного обоснования безопасности и конструкции реактора». Эта формулировка с тех пор, за 30 минувших лет, ни разу не подвергалась сомнению или ревизии со стороны специалистов атомной отрасли. Поэтому версия о теракте не имеет под собой никакой почвы и отвергается всеми экспертами, в том числе и специалистами ФСБ.

Что касается кино: в последнее время большим вниманием зрителей, в том числе и российских, пользуется сериал «Чернобыль», снятый компанией HBO. Сделан он, ничего не скажешь, профессионально, и многие его детали вполне адекватно отражают реальность. В то же время от его просмотра у меня осталось откровенно гадкое впечатление. На мой взгляд, сериал — это один из выстрелов в «гибридной войне», которую Запад ведет с Россией. Например, там показано, что все, начиная с простых исполнителей и до самых верхов, вечно находятся в полупьяном состоянии. Между тем, в чернобыльской зоне был «сухой закон», и даже одна «стопка» была под запретом, поэтому показанное в сериале разухабистое пьянство — просто чушь. Совершенно не соответствует действительности и история о шахтерах. Они строили «ловушку расплава» под 4-м блоком, которую мы, наша научная группа, предложили, рассчитали и сами непосредственно наблюдали за ее строительством. Это была очень тяжелая работа, которая требовала огромных усилий и большого мужества. Министр угольной промышленности СССР Щадов Михаил Иванович, который сам был из шахтеров, пользовался среди них и во всей отрасли абсолютным авторитетом, и любое его распоряжение выполнялось беспрекословно. То, как он показан в сериале — это полное безобразие! Но главная ложь в американском сериале — это мотивация людей, которые работали на ликвидации последствий аварии. Я сам ликвидатор, награждён орденом Мужества, и знаю, о чём говорю. Мы в Чернобыле спасали Отечество, спасали мировую цивилизацию. Это было очень серьёзной мотивацией, а такого, чтобы работать «из-под палки» — не было и в помине! То душевное состояние, которое было в Чернобыле, я до сих пор вспоминаю как лучшее время своей жизни. Все мысли тогда были только о деле — как скорее ликвидировать последствия аварии. Любые вопросы решались исключительно просто. Бюрократия куда-то спряталась, видимо, в страхе перед радиацией. Поэтому когда ученые что-либо предлагали, тут же задействовались все необходимые ресурсы — самолёты, вертолёты, танки… благодаря этому крупные работы удавалось сделать быстро. Вот так бы работать всегда! 

Ю. Кукин — Леонид Александрович, спасибо большое за этот рассказ о мужестве ликвидаторов. У журналистов информагентства «Наука сегодня» есть еще пара вопросов непосредственно к Вам: во-первых, почему Российский Национальный доклад выпускается раз в 5 лет, ведь динамика развития ситуации, очевидно, отслеживается как минимум в ежегодном режиме; во-вторых, что Вы думаете о планах создания в Чернобыле туристической зоны, не является ли это преждевременным и опасным для здоровья посетителей проектом? 

Л. А. Большов — Выпускать доклад ежегодно не имеет смысла, так как ситуация меняется достаточно медленно, радиоактивные элементы распадаются за многие десятилетия и медицинские наблюдения требуют достаточно большой скважности, поэтому срок в пять лет выбран нами как минимальный срок, за который происходит что-то заметное. Что же касается чернобыльской защитной зоны на территории России, Белоруссии и Украины, то, как уже говорил Игорь Иннокентьевич, за исключением очень небольших участков, где сохраняется радиоактивное загрязнение, вся она на сегодняшний день абсолютно безопасна для проживания и ведения хозяйственной деятельности. Поэтому привлечение туристов в ранее запретную зону — это правильный шаг на пути восстановления хозяйственной деятельности в пострадавших от аварии районах. 

Ю. Кукин — Вопрос от информагентства ТАСС: востребован ли в мире опыт ИБРАЭ по тяжёлым авариям? 

Л. А. Большов — Мы очень тесно взаимодействуем с зарубежными специалистами. Например, в своё время мы сотрудничали с американцами по модернизации и повышению точности их расчётных кодов, предназначенных для обоснования безопасности атомных реакторов. Что касается Фукусимы, то мы в течение суток получили первые расчетные результаты, а затем за одну-две недели полностью разобрались в причинах и последствиях этой аварии. Наш опыт уже спустя два дня после аварии мы пытались передать японцам, мой «боевой зам» Валерий Фёдорович Стрижов отправился в Токио для того, чтобы передать им полученные нами результаты, которые наверняка пригодились бы в управлении аварией. Но самолёт, в котором он летел вместе с отрядом спасателей МЧС, японцы задержали на сутки, а когда он и его коллега из «Росатома» Владимир Григорьевич Асмолов всё же прибыли в Токио, им пришлось сидеть в гостинице, так как никто из правительства и японской управляющей компании TEPCO не хотел с ними разговаривать. «Мы сами с усами» — говорили японцы. И лишь спустя год после аварии к нам в Институт зачастили японские делегации, которых интересовали результаты наших расчетных работ по Фукусиме.

Ю. Кукин — Спасибо громное, Леонид Александрович. Все остальные вопросы, которые мы не успели озвучить на этой пресс-конференции, мы обязательно передадим сотрудникам ИБРАЭ и постараемся получить на них ответ. Я вас благодарю за то, что вы пришли к нам и представили доклад, приуроченный к 35-летию чернобыльской аварии. Спасибо вам большое за работу, которую вы делаете и за то, что информируете жителей нашей страны и всего мира о том, какие последствия и какие итоги эта авария имела. На этом мы завершаем нашу пресс-конференцию. Спасибо всем, кто ее смотрел.

Источник: ТАСС