С технической точки зрения изменения, которые произошли после Чернобыля, огромны. Произведенные модификации ядерных реакторов сделали невозможным повторение подобной катастрофы в будущем. Многократно улучшились технические средства и методы обнаружения радиоактивного загрязнения, накоплен огромный опыт проведения защитных мероприятий, усовершенствовались методы лечения и профилактики.

Можно ли сделать вывод, что общество находится во всеоружии на случай гипотетической аварии, которая может произойти на АЭС, например, в результате теракта, падения метеорита или иных обстоятельств, которые чисто теоретически нельзя исключить? Это не совсем так. Если специальные технические и спасательные службы за прошедший период претерпели значительную эволюцию, то остальные структуры управления различных уровней и население страны не усвоили чернобыльский урок в должной мере и не приобрели хотя бы минимума знаний о радиационном риске.

Еще один урок Чернобыля — понимание обществом того, как тесно проблемы технологии переплетены с проблемами власти. Однако сегодня все еще нет приемлемого ответа на вопрос: кто именно должен иметь власть развертывать какую технологию и к чьей выгоде? Кто вправе за нас оценивать риски и выгоды от тех или иных технологий?

И здесь важную роль играет уровень общей экологической грамотности населения. За прошедшие 15 лет информации об окружающей среде, техногенных рисках стало неизмеримо больше. Однако это произошло в результате общих демократических преобразований в жизни общества, потребовавших большей открытости информации, деятельности свободных СМИ и появления Интернета. Но при большем объеме информации знания о радиационном риске большей части населения находятся не только на крайне низком, но часто и на примитивном уровне. О радиации судят, главным образом, применительно к опасности от АЭС и других объектов атомной отрасли, игнорируя тот факт, что есть и другие, гораздо более значимые виды радиационного воздействия. За исключением чернобыльских регионов население не имеет представления о возможности снижения радиационного воздействия. Подобная ситуация характерна и для других видов риска. Можно сделать вывод о том, что в целом население не имеет практических знаний о поведении как в тех или иных чрезвычайных ситуациях, так и в повседневной жизни.

Несмотря на требования большей открытости в вопросах экологии, государственные органы, ведомства и предприятия не относятся к населению и общественным организациям как равноправным партнерам, воспринимая необходимость подобных контактов как «неизбежное зло». Следствием подобного отношения является крайне низкий уровень доверия населения к любой информации, которую оно получает из этих источников.

Рецепт решения таких проблемных ситуаций давно известен: организация общественного диалога таким образом, чтобы в него мог включиться любой человек (если он считает себя представителем некоторой позиции и не удовлетворится, если эту позицию в диалоге будет представлять кто-то другой), причем включиться в том качестве и с тем «багажом компетентности», которым он обладает. Это, по-видимому, единственный способ снятия ощущения опасности и предотвращения перехода таких людей к реактивным действиям — «защите» и «борьбе». Такой диалог вводит процедуры технической оценки риска в рамки фундаментальных категорий современного общественного устройства — права и демократии. При этом диалог не является формой принятия решений; решения принимаются ответственными лицами в установленном порядке, но без учета результатов диалога (в котором сами «ответственные лица», конечно, тоже принимают участие) их решения не могут считаться основательными, ибо будут чреваты «фобиями», конфликтами и т.д.

Попытка организации полипрофессионального диалога с участием широкой общественности по вопросам ввоза в Россию отработанного ядерного топлива (ОЯТ) была предпринята Минатомом в 2000 и 2001 годах. Однако общественного согласия достичь не удалось…

Подготовлено по материалам И. Л. Абалкиной (ИБРАЭ РАН).